Похищение
Копыта лошадей гнали землю в противоположном направлении, все больше удаляя телегу с ездоками от преследователей. Уже показался купол церкви, возвышаясь над деревенскими домами. Закутанная в овчину девушка, сидя на телеге, шептала посиневшими губами. Ей казалось, что она кричит, но на самом деле, никто не смог бы ее услышать.
– Скорей, скорей, Сережа! Они нас догонят, они меня вернут домой. Они меня выдадут замуж за нелюбимого! Скорей, скорей…
Как молитву повторяла она.
-Я не смогу жить без тебя! Слышишь, милый?
Сергей обернулся, огрев кнутом и так несущихся во всю прыть двух сильных, резвых лошадей.
-Ты что-то сказала, родная? Держись! Уже скоро… Им нас не догнать. Сейчас через овраг переедем – уже церковь видна. Нас обвенчают – я тебя им не отдам!
Несколько часов длилась эта скачка, где призом была молодая девушка. Ее должны были отдать замуж в соседнюю деревню – таков был обычай: роднились с соседними деревнями,отдавая туда своих дочерей. Обычай, как закон, который не нарушался.
А тут – поди, ж ты!
Разъяренная погоня наседала с жестокостью непрощения вора.
– Мы будем вместе!
Хорошо кованые копыта подхватывая, повторяют, выбивая по немощеной дороге:
– Вместе – те – те – те!
Телега, наскочив одним колесом на большой камень, наклонилась в движении.
Последнее, что услышала Мария:
-Держись!..
И потеряла сознание.
Телега, перевернувшись, накрыла ее. Упав рядом, одна из лошадей, издала хрипящий стон.
Мужики из погони, подъехав, увидели страшную картину: Мария лежала, придавленная телегой, без сознания… Сергею повезло больше: он бегал вокруг, не зная, чем помочь. Его, не смотря на трагичность ситуации, огрели кнутом – вор и есть вор. Дружно подняли телегу, аккуратно положив на нее Марию, подложили под голову овчину.
Лошадь вскочила на ноги сама.
Хмурый мужик из телеги с погоней спросил, посмотрев на Марию:
– И куда теперь?
Сергей еле слышно, почти не открывая рта, попросил:
– Если можно – в церковь. Она так этого хотела.
Потихоньку, боясь потревожить Марию, не понукая лошадей, тронулись в печальный путь.
К церкви подъехали, когда сумерки уже сгустились.
Далеко идти за Батюшкой не пришлось: он жил здесь же, при церкви, со своей семьей.
Сергей сидел на краешке телеги, держа руку Марии в своей руке.
Она была еще жива, но жизнь еле теплилась в ней.
– Вот так… Не люди, так Бог не отдают мне тебя, родная… – С горечью вслух произнес Сергей.
Мария застонала.
Голова болит, гудит…
В голове рой пчел.
Жалят, жужжат…
Их надо выпустить…
Как их много! Можно собрать — будет несколько ульев. Будет мед. В голове тягучая, густая струя меда. Новые пчелы летят на мед. Пчелы чуют мед.
– Потерпи, потерпи, милая! Сейчас придут, помогут.
Сергей легонько сжал руку Марии.
Она, как бы в ответ прошептала еле слышно:
– Где я? Кто это? Очень болит голова… Что говорит Батюшка? Где он? Кто это проклинает нас?
И опять, откинув голову, впала в забытье.
– Никто не проклинает. О чем ты? Батюшка тут. Послали за врачом.
Сергей наклонился над любимым лицом.
Но Мария не слышала его. Громом раздавались сквозь рой жужжащих пчел слова:
– И падет проклятие на ваши головы! И покарает Господь вора, укравшего чужую невесту!
Мария открыла глаза:
– Сережа, ты – вор? Он нас покарает?
Сергей с нежностью погладил Марию по щеке.
– Милая, родная, все будет хорошо, не волнуйся. Тебе нельзя волноваться.
Но она, лежа с открытыми глазами, не слышала его.
Громовым продолжением звучали сейчас для нее другие слова:
– …и не даст Господь родить вам плодов ваших, и не даст взрастить хлебов ваших, и не даст строить жилища и растить скот.
Мария попробовала пошевелиться. Сергей помог изменить ей положение.
– Сережа, ну, почему, ну, за что?
Опять темнота навалилась на нее.
– Подержите мне голову… Кто это гоняется за мной? Сейчас догонит, отсечет голову. Пусть отсечет! Так будет лучше. Болит невыносимо! Лови мою голову, милый! Вот она покатилась…катится, катится…стукается по ступенькам: затылком, носом, затылком, опять – носом… Затылок весь разбит, кровь – из носа… Поймай, милый, голову! Я буду за нас молиться… «Господи! Никогда ничего у тебя не просила. Прошу – не оставь своей милостью, не дай свершиться несправедливому: не дай войти в дом к немилому…»
А между тем деревенские с помощью Батюшки разместили Марию в одной из хаток. Она так и не пришла в сознание. Говорить о том, чтобы доставить ее в больницу, до которой было не близко – не было и речи.
Три дня металась Мария в бреду.
Приютили деревенские – спасибо им!
Три дня навещал местный доктор больную.
Сергей не ел, только изредка – глоток воды.
– Машенька, Машенька, открой глазки! Ну, что же это, а?
Он поднял полные слез глаза на доктора.
– Доктор, она будет жить? Когда телега перевернулась, ее и придавило-то легонько.
Доктор вздохнул:
– Эх, молодой человек! Всего я насмотрелся в моей практике. Утонуть и в чайной ложке можно. Была бы судьба для этого. Видите, она мечется… Кошмары ее мучают, а помешать или помочь мы ей ничем не можем.
Действительно – кошмары!
…И-и-и! Вжик! Нет, мимо! В другую сторону: вжик! А головы-то уже и нет на плечах… Ха-ха-ха! Я тебя поймаю, душу загублю! душу отниму!
– Батюшка, Батюшка, помоги, защити! – взмолилась в своих кошмарах Мария.
Батюшка молча бегал в развевающейся сутане, смешно подхватывая ее по-бабьи. Наступал на сутану, путался в ней, спотыкался, падал, вскакивал и бежал дальше. Останавливался, оборачивался, стучал зубами в оскале и припускал за Марией. А голова лежала на лавке, поводила глазами за скачущим Батюшкой и улыбалась. Батюшка продолжал свои игры в «догонялки» с Марией, протягивал к ней руки, ловил ее. Мария легко подскакивала, будто в невесомости, будто ее тело никогда не имело веса на Земле.
У – ух!
Тело подскочило, оторвалось от пола, воспарило… Батюшка задрал голову кверху – смотрит, как летит Мария. Наступил на рясу, дернул, оторвал кусок. Упал, встать не может… Вскочил, а ряса на полу осталась. Голый, весь покрытый шерстью. Забил хвостом в гневе, зарычал, покатился по земле. Поняла Мария, что и не Батюшка-то это вовсе! И как только она это поняла, полегче ей стало. Туловище соединилось с головой.
– Как хорошо мне, радостно! Не возьмешь меня, не грешила я! Не по зубам тебе!
Сергей посмотрел на доктора со страхом.
– Скажите, что с ней, что она так дергается, а глаз все не открывает?
Доктор в задумчивости произнес как выдохнул:
– Эхх! Молоды вы оба…
Сергей прикрыл лицо руками.
– Я потеряю ее?
Доктор присел на стул около Марии, взял ее запястье, посчитал пульс.
– Пульс хорошего наполнения. Сердце работает славно. Но… Вот что, молодой человек…
Он встал и в задумчивости заходил по комнате.
– То, что я Вам скажу, я Вам не говорил. Я – врач. Но сказать это чисто по-человечески обязан. Вы, когда ее умыкнули – простите, увезли, на большой скорости вытряхнули из нее душу. Так бы все ничего – душа бы вернулась на место. Но… Когда телега перевернулась, душа потерялась. Теперь они не могут найти друг друга: душа и тело. Я не могу их совместить – не в моей это компетенции. Вы уж простите!
Сергей молча уставился на доктора, не в силах вымолвить ни слова.
– Она жить будет, но души у нее не будет.
Сергей, как бы, очнувшись, посмотрел с жалостью на спокойно дышащую Марию.
– Идите к священнику. Или, на худой конец, ищите бабку.
Сергей подскочил к доктору, схватил за грудки:
– Что Вы говорите такое?! На дворе – двадцатый век! Или мы в средневековье проснулись?.. Может, еще живой воды принести?!
Доктор поправил пиджак и сказал недовольно:
– Не трясите меня, молодой человек! Я понимаю Ваше состояние. Но я сделал все, что мог.
Сергей, смирившись, присел на краешек кровати.
– Пускай не будет души! Проживем… Лишь бы выжила.
Складывая свои вещи в докторский саквояж, доктор настойчиво сказал:
– И все-таки, сходите к бабке Устинье – четвертый дом от конца деревни. Эта деревенька маленькая – легко найти. Да поживей! Бездушных жен много – не прибавляйте еще одну.
Блуждая в темноте, Сергей вслух отсчитывал:
Один дом, второй… пятый…. восемьдесят третий….
– Где же конец этой «маленькой деревушки»? И спросить не у кого! Повымерли все, что ли? Да что же это за деревня такая – уже восемьдесят три дома прошел. Как нечистый по кругу водит.
Так, разговаривая сам с собой в темноте, пошел Сергей по второму кругу, все продолжая счет домам.
– Да где же эта бабка Устинья? И доктор какой-то странноватый… Не могу больше идти, ног не чую.
Уговаривая сам себя, продолжал идти:
– А как же сейчас Мария? Ей легко? Я – сильный! Поползу, но бабку отыщу!
И, споткнувшись, он действительно упал на четвереньки. Не в силах больше двигаться, Сергей взмолился:
– Во имя любви, Нечистый, отпусти меня! Хоть бы кого-нибудь встретить в этой темноте! Ау! Ау! А-у-у-у-у!
Из темноты раздался женский голос:
– Это кто это тут ночным волком воет?
Сергей от смешанных чувств: усталости и радости, с четверенек, поджав ноги, облегченно сел на землю. В темноте он не видел человека, но понял по ее голосу, что еще шаг и она бы наткнулась на него.
– Бабушка, это Бог мне Вас послал!
Из темноты голос ответил:
– Это мы еще разберемся, кто именно, внучек, меня к тебе послал-то… Ищешь кого или бежишь от чего?
Странно было не видеть человека, но с голосом разговаривать. Но, может, в этой странности и была его помощь…
– Мне бы четвертый дом от конца деревни…
Сделав несколько шагов в темноте, голос-таки, наткнулся на сидящего на земле, Сергея. Ощупывая его, голос произнес:
– Э, да ты на ногах-то не стоишь! Выпил, что ли? Может, чуть лишку хватил? Дровец не подмогнешь в дом занести? Да ладно уж! Пошутила я… Тебя самого хоть заноси! Дошел уж до четвертого дома. А что хотел – то в четвертом доме? Впрочем, погоди, сама все тебе скажу. Молчи да слушай внимательно. Запоминай… Это звезды с тобой говорить через меня будут.
И немного монотонно, словно читая, голос продолжал:
– С невестой твоей все ладно будет. Не грешна она еще. Светлая.
Сергей перебил:
– Не Света она. Мария.
Голос замолчал. Сергей даже подумал, что он один остался. Сменив тональность, как бы с нежностью, голос продолжал:
– Знаю. И вижу ее. Она – как зорька ясная. А сейчас плохо ей: в ад утащить ее хотят, да не смогут – душа у нее легка и светла. Не справятся с ней. На рассвете черные силы оставят ее. До конца этой ночи только и промучиться ей осталось. А ты возвращайся и не
думай ни о чем – самому-то чуть отдохнуть надо. Утором есть-пить попросит. Травки тебе дам – взваром ее напои, чтобы все страхи свои забыла. А ей сейчас, ой, как страшно! Но победит она к утру.
Из темноты протянулась белая тряпица с высушенной травой. Сергей зажал тряпицу в кулаке, боясь потерять бесценный дар.
– Еще скажу напоследок: с ней все будет хорошо, а вот о тебе этого сказать не могу.
Сергей попытался встать на ноги. До странности это у него легко получилось.
– Да что может со мной случиться… Я – жив и здоров, а вот она, бедная…
Голос, оказавшись теперь ниже уровня лица Сергея, протянул:
– Э-э… Не все тебе знать дано. Ты – из проклятых. Вернее – прокляты дети твоего отца. И охотились за тобой, а попалась Мария. Ты бы не выжил. Прокляла детей твоего отца та женщина, от которой он ушел. Сестра твоя пропала – я все знаю! – не найти
уж ее… А ты… Может, выскочишь, может, нет… Должен ты поплатиться своей шкурой. А до той поры… Вот, шкуру сбросишь, приходи опять ко мне. Эх! Лучше бы и не рождаться тебе, так все у тебя будет запутано! Сделано это на незажившую пуповину умирающего ребенка. Он умер – все с собой унес. Никто не снимет.. А пока будешь сам мучиться и всем, кто рядом, несчастья принесешь. Невеста – начало…
– А что же мне делать-то? Я не хочу ей несчастья. Если это мой крест, мне и нести его! Может, мне бросить ее? Поубивается, поплачет, да и забудет!
Голос возразил:
– С ней так не получится. Она придет в себя, ты вскоре-то и расскажи ей про этот наш разговор, да о проклятье своем рассказать не забудь – честным будь с ней, тогда, может, у вас все сладится. Пусть решает сама, ее воля. А теперь иди, выведу я тебя на твою улицу – а эта улица у нас всего из десяти домов. Живет здесь лишь одна семья, вот, дома в круг и построили. Долго бы ты здесь плутал в темноте. Да ноги у тебя – молодые, сильные, сердцем любовь движет. Сил-то бы, верно, до утра хватило, пока б
не рассвело. Иди, тебе поспать немного надо. Мы с тобой в этой жизни, верно, еще встретимся. Как зайдешь в тупик вспомни обо мне. А доктору привет передай! Хороший человек. Да не все наука может. Вот и присылает ко мне людей…
Голос замолчал. На краешке неба заалел рассвет.
– Эй, парень, ты где? Вот, глупа-стара! Сама с собой разговариваю, а его уж и след простыл!